– У нас столько народу никогда не было. Там невры со всех…всех лесных деревень!

Змей распустил крылья и понесся над землей уже невысоко.Мрак опустошил половину колчана. Ветер утих, голос Олега прозвучал почтибуднично:

– И дрягва… Ежели я угадал.

– Дрягва? – не поверил Мрак. Сказал с негодованием: – Ежелиэти трусы и пойдут в бой, то лишь на стороне сильнейшего… А такой для них Ящер.

– Мрак, многие умирают не так, как живут.

– Ну-ну, – проворчал Мрак с недоверием. Не удержался: –Правда, умереть достойно легче, чем достойно прожить.

Один гигант в звериной шкуре умело занял единственнуюдорогу, перегородив дорогу войску Ящера. Справа отвесная гора, слева бурнаярека. Сражался со звериным рыком, бил страшно огромной дубиной. Пралюди,которые косили обычных воинов как траву, под ударами гиганта падали мертвыми.Когда сунулся один, весь закованный в железо, даже глаз не видать, гигантвзревел оскорбленно, страшным ударом по голове вбил противника в землю поплечи.

Мрак только вскрикнул в великом изумлении, когда гигант ещедвумя лютыми ударами вогнал другого врага в землю до пояса, а третьим ударомвбил по самые уши.

Сражался он со звериной грацией, двигался молниеносно.Казалось, что у него на затылке глаза: оборачивался как раз в тот миг, когданужно было парировать удар, отпрыгнуть, ответить так, что противник отлетал всторону уже мертвый.

Змей пролетел совсем низко, Мрак успел выпустить три стрелы.Все вонзились в шею прачеловека, что подкрадывался к гиганту сзади. Прачеловекдаже не почесался, а гигант повернулся, размозжил голову неудачнику и, поднявглаза к небу, прокричал:

– Эй, там! Не лезьте, здесь и без сопливых скользко!

– Кто это? – вскрикнул Таргитай. – Мне кажется…

Мрак покачал головой:

– Мне надо было раньше догадаться. Чертов Громобой…

В его глазах был ревнивый блеск. Олег вспомнил, что вдеревне мужики нередко спорили, кто сильнее: Громобой или же Мрак.

Едва последние зверолюди пали под его ударами, Громобой неуспел перевести дух, как застонала земля, в облаке пыли возникли неспешно бредущиена него каменные гиганты, порождение гор.

– Давно пора, – прорычал Громобой с удовлетворением, – а тозасыпать уже начал…

Страшным ударом разнес первого вдребезги. Глыбы разлетелись,калеча соратников. Громобой гулко захохотал, показал левый кулак, вздымаякверху, а правой постучал по бицепсу.

На него ринулись с удвоенной яростью. Он крушил направо иналево, но теперь врагов было больше. Против него, чуя его силу, посылалисильнейших. Уже не людей – зверей и чудовищ.

Взмокший, хватая пересохшим ртом воздух, рявкнул:

– Ничо… никого не зобидю! Подходи, всяк получит меж ушей!

Его страшная дубина крушила броню, ломала кости. Кровьбрызгала как вода, крики и стоны раздавались со всех сторон. Он чувствовал себябером в стае мелких псов, только бер неповоротлив, а Громобой чуял, что ужеразогрелся: поворачивается быстрее, бьет мощнее, видит спереди и сзади, дажесловно бы смутно угадывает, что случится чуть погодя…

Дед Тарас, опираясь на палку, смотрел из-под руки на полесражения. Подслеповатые глаза с трудом различали мельтешащие тени,притупившийся слух слабо ловил шум битвы. Звон оружия, крики умирающих, хриплыеприказы – скорее угадывал, чем различал.

Потом шум приблизился. Слышался топот ног, лязг железа,тяжелые удары. Отчаянно закричал тонкий голос. Дед Тарас решил, что наподростка, возможно, впервые взявшего в руки оружие, наступила огромная лапаневедомого зверя.

Рядом мелькали люди, орали, толкались. Пахло кровью,горелым, ветер дул сухой и горячий. Простучали копыта, но как-то странно, будтоконь был размером с холм. Земля гудела и качалась.

Деда сбили с ног, чьи-то ноги безжалостно пробежали постарческой спине. Палка выскользнула из слабых пальцев. Он беспомощно шарил поземле, утоптанной так, что ногти скребли как по камню. Наткнулся на мокрое,липкое. Кровь была и с другой стороны, а чуть погодя ткнулся головой в ещетеплый труп. В сторонке кто-то стонал, тихо и безнадежно.

– Что деется, – прошептал дед Тарас бессильно. – Старость нерадость…

Мимо пробежали люди, радостно горланящие. Кто-то перепрыгнулчерез ползающего старика. Другой на бегу наступил на растопыренные пальцы, нодаже не задержался, чтобы смахнуть ему голову с плеч.

– …а пришибить некому, – добавил старик безнадежно.

Чужие гнались за отступающими людьми. Топот ног оглушал,пыль покрыла деда Тараса. Он закашлялся, но пальцы, наконец, наткнулись начто-то похожее на палку. Это оказался обломок копья, дед Тарас кое-какподнялся.

Мимо все еще пробегали странного вида люди: огромные,мертвенно-бледные, в лохмотьях. Эти не кричали, не смеялись над отступающими, идеду Тарасу стало еще страшнее.

Над головой грохотало, черные, как уголь, тучи неслись, кактабун взбесившихся коней. Деду Тарасу показалось, что, если у него хватило бысил поднять копье, он бы зацепил тучу острием. В недрах тучи смутно блисталискрытые молнии, но в них было столько ярости и мощи, что старик сгорбился ещебольше. Мир рушится, небесный свод разламывают неведомые силы.

– Род! – взмолился он едва слышно. – Род… родитель наш… Мы,твои дети, не оправдали твоих надежд?

Шум битвы начал отдаляться. Сзади нарастали другие крики,лязг оружия. Там дрались тоже, старик различил яростные голоса, хриплый клекотгрифонов, а перекрывая все, звучал страшный голос:

– Эти пятеро! Убить их! Все – на них!

Старик прислушался, с трудом различил человеческий крик.

Если не почудилось, то там, окруженные врагами, все ещеотбиваются, стоя спина к спине, трое невров. Неизвестно, сколько продержатся,но пока еще живы, а дерутся, как завещано Поконом Рода, до последней капликрови.

– Род! – выкрикнул он из последних сил. – Я не знаю, сколькомне осталось… Да, жить хорошо даже стариком. Но прошу – возьми оставшиеся дниили годы в обмен на один-единственный день… или час… моих молодых лет!

Тучи неслись все такие же лютые, смертоносные, черные скрасным, но деду Тарасу показалось, что в самой глубине насмешливопрогрохотало.

…Когда против него пошли огненные гиганты, Громобой понял,что пришел смертный час. Он дрался уже в одиночку, справа и слева если и былкто, то давно полег или отступил. Да скорее всего, никого и не было. Он жилволком-одиночкой, так и умрет им. Но жил вроде достойно, не осрамиться бы впоследние минуты. Стыдно будет не ему, ему что, мертвые сраму не имут, а его семени,разбросанному по белу свету.